Как-то Петр сидел у озерка. Березы, обожженные первыми заморозками и холодными утренними росами, начинали желтеть. И от этого вода в озерке казалась такой, будто примешал кто к ней желтовато-зеленого порошка и не оседает он на дно. К взгрустнувшему Петру подошел Пнев.
— Что ты киснешь тут? — спросил он улыбчиво. — О Валентине думаешь? Валентина твоя будет устроена с шиком и блеском. — И переменил тему: — Вот что-то долго нет разведчиков — я их отправил лужан искать.
— А что они вам, лужане?
— Как что? — удивился Пнев, поглядывая на встававшего Петра. — Там все наше начальство должно быть. Ясно ведь: истребительный батальон при взятии Луги ушел в леса, ну и начальство района с ним. Куда же ему еще деться?! А мы… хоть и на автономном положении как бы, а… под их подчинением. По их указаниям живем.
Они долго смотрели на озерко. Петр собирался уже уходить. В это время Пнев сказал:
— Мне Георгий Николаевич говорил, что ты пулеметчиком был. Это правда?.. Ага-а! Тогда у меня к тебе деловое предложение: бери у меня пулемет, а пукалку свою… сдай. Пулемет новенький, в Луге еще выдавали, а пулеметчика… убило. Не хочется отдавать в неумелые руки, потом не выцарапаешь. — И мягко посмотрел Петру в глаза: — Так как, согласен? А то… с винтовкой в бою — тоскливей.
Петр согласился, и они пошли к палатке Пнева.
На поляне, собравшись в кучу, спорили бойцы. Парень, которого в отряде все звали Непостоянный Начпрод, потому что почти в каждом бою с гитлеровцами, если верх брали партизаны, он ухитрялся добыть какие-нибудь трофеи, особенно съестное, убеждал других:
— А я считаю, надо по всем правилам. Егор прав. Уж сделать так сделать.
— О чем это вы? — спросил, подойдя к партизанам, Пнев.
— Да вот, товарищ командир, — заговорил Егор, будто жалуясь, — зашла речь о бане. В бане давно не были, соскучились. Ну и кто во что горазд. А я согласен с Непостоянным Начпродом: уж сделать, так сделать настоящую, с веничками… А по мне, так и с рюмкой крепенького… Знаете, по-нашенски!
Пнев подумал и возражать не стал против такой бани, но предупредил, что не больше как по рюмочке и что не раньше субботы, потому что времени до этого не будет. Оглядев бойцов, он добавил:
— Как, не против? — и прикинул что-то в уме. — Ну вот. Раз вы согласны с такой баней, — он смотрел на Егора, — то вам и карты, по-моему, в руки. Беритесь, организуйте. Разрешаю взять в помощники… ну, кого, скажем… Кто смелый? — Он обвел всех улыбчивым, добрым взглядом. — Ну, сами решите. Подготовьте к субботе и сходим. — Пнев тряхнул длинными русыми волосами, забросив их назад — они всегда у него спадали на глаза. Проговорил, направляясь к своей палатке: — Не в субботу, так в другой день после субботы сходим — самогон, он не портится.
Получив пулемет, Петр долго ворочал его в руках. Чем-то близким, родным повеяло из прошлого — вся будничная солдатская жизнь промелькнула перед глазами, вспомнились довоенные учения, после которых не раз хвалили Петра за смекалку и умение, за меткую стрельбу по мишени… Похлопав пулемет по прикладу, как старого, закадычного друга, Петр, не умея скрыть чувства, с восхищением сказал:
— Хорош! Новый еще.
До обеда, уговорив Момойкина быть у него вторым номером, Чеботарев возился с пулеметом: разбирал его, чистил, смазывал, а собрав, долго проверял спуск — прилаживался. Они вдвоем перебрали в дисках патроны. Начавшийся дождь загнал их в палатку. Вели пустячные разговоры. После ужина Петр уснул. Когда утром проснулся, то возле Георгия Николаевича, спавшего на спине, увидел бойца, которого Пнев посылал искать лужан. Он спал, похрапывая, подложив под щеку ладонь. Имя у него было Семен, но в отряде звали его Разведчиком.
О палатку снаружи били частые дождевые капли, стенки ее поводило ветром. В полуоткрытый вход несло холодом и сыростью.
Через сутки, когда дождь перестал, Пнев повел отряд на операцию. Замысел у него был простой: оседлать дорогу Луга — Ляды и ждать врага. Авось появится обоз или машины — немцы в эти дни начали свозить из деревень хлеб, картофель…
Облака плыли разорванные, низкие. Изредка через хвою виднелось поднимающееся осеннее солнце. Пробирал озноб.
Разбитый на семь групп, отряд залег в кустарнике вдоль дороги. Растянулись почти на километр. От колеи отделяла их заросшая, заболоченная мелкая канава. Фланги отряда уперлись в болота — не обойдешь, если и захочешь.
Лежать было сыро и холодно. Впереди, за дорогой, полосой протянулось поле со снопами ржи. За полем проглядывала сквозь редкий лесок деревушка. От нее, чуть изгибаясь, бежал проселок. Чеботарев и Момойкин лежали как раз против того места, где проселок, забрав чуть левее, выходил на дорогу. Семен-разведчик — он был старшим группы, в которую входил Чеботарев, — как прилег за кочку, так и лежал, утопив в ее мшистой мягкости цевье немецкого автомата. Петр изредка косил на Семена глаза. Разглядывал его обшарпанную светло-серую шляпу, наползшую на невысокий лоб: широкими полями она закрыла маленькие юркие глаза, и оставались видны только прямой длинный нос да растянутые до ушей губы. Смотрел на его высокие болотные сапоги. Думал: «Да, нашел-таки лужан, установил связь. Молодец!».
Когда солнце поднялось повыше, Семен извлек из-за пазухи четыре лимонки. Положив их перед собой, повернулся всем туловищем к Егору.
— Вот, — заговорил он, видно подытоживая какую-то мысль, — представьте, пока нас не было здесь, они тут ездили, а как появились… как в воду канули. Носом они, что ли, чувствуют нас?
— Раненько еще, — вставил Момойкин. — Подожди, они сейчас просыпаются — проснутся, нагрузят машины и поедут. — И полюбопытствовал, уставив на Семена будто испуганные глаза: — Как тебе удалось лужан-то найти?
— Была бы охота, — сказал тихо Семен.
Петр вдруг увидел: из деревушки к снопам выползают три машины. Сбоку шло немного немцев. Они гнали перед собой мужиков и баб.
Партизаны замерли. Следили за машинами, которые, не съезжая с проселка, остановились.
Немцы, помахивая на крестьян, заставили их сносить снопы к машинам и складывать в кузова.
— Трудная обстановочка сложилась, — поглядывая на поле, сказал Чеботарев и приложился к пулемету, прицеливаясь в гитлеровцев. Конечно, далековато, но можно было и отсюда ударить наверняка.
— Кабы к нам в лесок кто из них не вздумал прогуляться — обнаружит, — беспокоился Момойкин.
— Не волнуйся, они леса боятся как черт ладана, — бросил уверенно Семен.
Когда машины нагрузили, справа, где находился Пнев, показался, выползая из-за поворота, обоз — подвод так с пятнадцать. Низкие грудастые битюги тянули тяжелые фургоны с мешками.
Семен заволновался по-настоящему. Откроет ли по ним огонь Пнев? Станет ли он ждать, когда выползут с поля на дорогу машины?
Чеботарев, поглядев на соседнюю кочку, перебросил туда пулемет. Вдавливая в землю сошки, обратил внимание на Непостоянного Начпрода, который лежал за сваленным бурей деревом, трухлявым, поросшим сверху мохом, и посматривал, добродушно настроенный, в сторону обоза. Пухлые губы его напряженно сжались. Ветер шевелил на голове кольцами вьющиеся густые темные волосы — он всегда ходил без головного убора.
Вдруг Непостоянный Начпрод, ни к кому не обращаясь, сказал:
— Надо стрелять Пневу. Что он выжидает? Этих же мало? — и мотнул головой на поле.
— Не кипятись, гражданин хороший, — донесся откуда-то сзади, из-за кустов, голос Егора. — Начнешь, а эти, может, тоже сейчас выедут. Вон уже моторы заводят.
Как подслушал Егор немцев. Действительно, машины, взревев моторами, поползли к дороге. Бойцы уставились на них. Петр, приложившись к пулемету, наблюдал сквозь колючие ветки малинника за шофером, крутившим то вправо, то влево баранку, — колеса пробуксовывали, и кузов водило. Не поворачиваясь, тихо бросил Семену:
— Я бью тех, на кузовах, а ты… по шоферу.
Семен не ответил.
Жирное, широкое лицо гитлеровца, ворочавшего баранку, виднелось все отчетливее. Наполненные верхом кузова покачивало — сидевшие на снопах солдаты посматривали на обоз и о чем-то говорили, посмеиваясь. Может, насмехались над тихоходным транспортом соплеменников, которые попридерживали уставших лошадей, чтобы пропустить машины перед собой.
— Эх, хлебушко-то какой! — вздохнул сбоку Момойкин и, отвязав от ремня немецкую гранату с длинной деревянной ручкой, положил ее перед собой.
Когда первая машина взбиралась, задирая капот, на насыпь дороги, Петр нажал на спуск. Четко заходили части пулемета. Вслушиваясь в его работу, Чеботарев держал его в руках, как наездник только что объезженного коня, — крепко и твердо и, ловя на мушку сыпавшихся со снопов на кузове немцев, строчил и строчил.
Стреляли три центральные группы. Первая и последняя машины вспыхнули: занялись снопы. Немцы сползали под колеса и неприцельно стреляли. Петр скрипел зубами и, выбрав цель, садил в нее по три-четыре патрона.
